Идеи, которые в наше время принято причислять к геопо-литическим, в тех или иных формах, по-видимому, воз-никли одновременно с феноменом государственной экс-пансии и имперского государства. В современном понимании они сформировались и получили популярность на рубеже XIX и XX вв. Возникновение именно в тот период геополитических идей и самой геополитики как самостоятельной области исследования международных отношений и мирового сообщества было вы-звано целым комплексом факторов. Предвосхищая некоторые вы-воды, которые будут более подробно разработаны ниже, здесь от-метим лишь некоторые из них.

Это, во-первых, наметившиеся к тому времени тенденции к постепенному формированию глобального рынка, уплотнению ой-кумены и «закрытию» мирового пространства. Во-вторых, замед-ление (не в малой степени в силу этого закрытия) европейской, чисто пространственно-территориальной экспансии вследствие за-вершения фактического передела мира и ужесточение борьбы за передел уже поделенного мира. В-третьих, перенесение в ре-зультате этих процессов неустойчивого баланса между европей-скими державами на другие континенты «закрывшегося» мира. В-четвертых, образно говоря, история начинала переставать быть историей одной только Европы или Запада, она превраща-лась уже в действительно всемирную историю. В-пятых, в силу только что названных факторов именно тогда начали разрабатывать-ся теоретические основы силовой политики на международной арене, послужившие в дальнейшем краеугольным камнем поли-тического реализма.

Необходимо учесть и то, что геополитические идеи и сама ге-ополитика возникли и развивались в общем русле эволюции научной мысли того периода. В целом она представляла собой не что иное, как перенесение на сферу международных отношений гос-подствовавших в тот период как в естественных, так и социаль-ных и гуманитарных науках идей и концепций, а именно детер-минизма (в его географическом варианте), строгих естественно- ис-торических законов, социал-дарвинизма, органицизма и т.д.

Традиционные представления о международных отношени-ях основывались на трех главных китах -- территории, сувере-нитете, безопасности государств -- факторов международной по-литики. В трактовке же отцов-основателей геополитики централь-ное место в детерминации международной политики того или ино-го государства отводилось его географическому положению. В их глазах мощь государства прочно коренится в природе самой земли. Смысл геополитики виделся в выдвижении на передний план пространственного, территориального начала. Поэтому главная задача геополитики усматривалась в изучении госу-дарств как пространственно-географических феноменов и по-стижении природы их взаимодействия друг с другом.

Иначе говоря, традиционная геополитика рассматривала каждое государство как своего рода географический или прост-ранственно-территориальный организм, обладающий особыми физико-географическими, природными, ресурсными, людски-ми и иными параметрами, собственным неповторимым обликом и руководствующийся исключительно собственными волей и интересами.

Поэтому естественно, что первоначально геополитика пони-малась всецело в терминах завоевания прямого (военного или по-литического) контроля над соответствующими территориями. Во многих своих аспектах традиционная геополитика возникла в рус-ле географического направления или географического детерми-низма в социальных и гуманитарных науках XIX--XX вв. Гео-графический детерминизм основывается на признании того, что именно географический фактор, т.е. месторасположение страны, ее природно-климатические условия, близость или отдаленность от морей и океанов и другие параметры определяют основные на-правления общественно-исторического развития того или иного народа, его характер, поведение на международно-политической арене-и т.д. Другими словами, географическая среда рассматри-вается в качестве решающего фактора социально-экономическо-го, политического и культурного развития народов.

Мысль о том, что общественно-исторические явления опре-деляются условиями среды, составляет стержневой элемент материалистического понимания истории. В данном контексте ге-ографический детерминизм является частью этого философско-го направления. Идеи об обусловленности жизни людей и обществ географической средой высказывали еще древние мыслители, та-кие как Демокрит, Геродот, Страбон, Полибий и др. Подобные идеи выдвигались средневековым арабским мыслителем Ибн Хальдуном.

Одним из основателей современной географической школы можно считать французского философа и политического ученого XVIII в. Ш.-Л. Монтескье. Монтескье пытался вывести из геогра-фических условий характер, нравы и обычаи народов, их хозяй-ственный и политический строй. Эту проблематику в тех или иных аспектах затрагивали многие ученые и исследователи XIX в. Не-мало в этом направлении сделали известный английский историк Г.Т.Бокль, французский географ Р.Элизе, американский географ Э.Хантингтон, известный русский ученый Л.И.Мечников и др.

Но все же признанным патриархом направления географиче-ского детерминизма в социальных и гуманитарных науках счи-тается германский этнограф и географ, зачинатель политической географии конца XIX -- начала XX в. Ф.Ратцель. Главная за-слуга Ратцеля состояла в том, что он предпринял попытку свя-зать между собой политику и географию, изучить политику то-го или иного государства исходя из географического положения занимаемого им пространства.

Идеи самого Ратцеля в свою очередь восходили своими корня-ми к воззрениям И.Канта, В. фон Гумболдта, К. Риттера и других немецких мыслителей, которые значительное внимание уделяли физическому окружению и его влиянию на общественно-истори-ческое развитие. Например, по мнению Гумболдта, элементы ланд-шафта, повторяясь в бесконечных вариациях, оказывают немало-важное влияние на характер народов, живущих в тех или иных регионах земного шара. В соответствии с этим Ратцель рассматри-вал земной шар как единое, целое, неразрывной частью которого является человек. Он считал, что человек должен приспосабливать-ся к своей среде точно так же, как это. делают флора и фауна.

В своей «Политической географии», опубликованной в 1897 г., он обосновывал тезис о том, что государство представляет собой биологический организм, действующий в соответствии с биоло-гическими законами. Более того, Ратцель видел в государстве про-дукт органической эволюции, укорененный в земле подобно де-реву. Сущностные характеристики государства поэтому опреде-ляются его территорией и месторасположением, а его процветание зависит от того, насколько успешно оно приспосабливается к условиям среды.

Как правило, введение в научный оборот самого термина «геополитика» связывают с именем шведского исследователя и политического деятеля Р.Челлена (1846-1922), который изучил системы управления для выявления путей создания сильного го-сударства. В своей главной работе «Staten som Lifsform» он предпринял попытку проанализировать анатомию силы и ее ге-ографические основы. Челлен говорил о необходимости органи-ческого сочетания пяти связанных между собой элементов поли-тики, понимаемой в самом широком смысле этого слова: экономополитики, демополитики, социополитики, кратополитики и геополитики. При этом он характеризовал геополитику как «на-уку, которая рассматривает государство как географический организм или феномен в пространстве". Будучи германофилом и сознавая слабость скандинавских стран перед лицом потенци-альной внешней угрозы, он предлагал создать германо-нордиче-ский союз во главе с Германской империей.

Наряду с Челленом отцами-основателями и главными адеп-тами геополитики в ее традиционном понимании считаются американский историк морской стратегии Великобритании и певец морской мощи А.Т.Мэхен, британский географ и политик сэр Г.Макиндер, британский географ сэр Дж.Фейргрив, который дополнил схему Макиндера, американский исследователь меж-дународных отношений Н.Спайкмен, германский исследователь К.Хаусхофер и др. Свои геополитические видения современно-го мира в первые десятилетия XX в. предлагали Л.С.Эмери, лорд Керзон, Й.Парч и др. Но в целом их работы носили эпигонский характер и не внесли ничего качественно нового по сравнению с "классиками" геополитики.

Одной из важных вех в формировании геополитических идей считается появление в конце XIX в. работ американского адми-рала А.Мэхена, среди которых центральное место занимает кни-га «Влияние морской силы на историю (1660-1783)», опублико-ванная в 1890 г. В тот период эта книга имела огромный успех. Только в США и Англии она выдержала 32 издания и была пе-реведена почти на все европейские языки, в том числе и на рус-ский (в 1895 г.). Английские рецензенты называли работы Мэхена «евангелием британского величия», «философией морской истории». Кайзер Германии Вильгельм II утверждал, что он старается наизусть выучить его работы и распорядился разослать их во все судовые библиотеки Германии. Необычайный успех вы-пал на долю этих работ в Японии. Симптоматично, что у нас так-же предпринимались попытки применить идеи Мэхена к исто-рии России. В этом контексте интерес представляют, например, статьи С.А.Скрегина и В.Ф.Головачева, появившиеся в 1889 г. в журнале «Морской сборник».

Суть главной идеи Мэхена, настойчиво проводимой во всех его работах, состояла в том, что морская мощь в значительной мере определяет исторические судьбы стран и народов. Объясняя превосходство Великобритании в конце XIX в. над други-ми государствами ее морской мощью, Мэхен писал: «Должное ис-пользование морей и контроль над ними составляет лишь од-но звено в цепи обмена, с помощью которого (страны.) аккуму-лируют богатства, ...но это центральное звено». Мэхен вы-делял следующие условия, определяющие, по его мнению, основ-ные параметры морской мощи: географическое положение страны, ее природные ресурсы и климат, протяженность терри-тории, численность населения, национальный характер и госу-дарственный строй. При благоприятном сочетании этих факто-ров, считал Мэхен, в действие вступает формула: N+NM+NB=

=SP, т.е. военный флот + торговый флот + военно-морские базы =

- морское могущество.

Свою мысль он резюмировал следующим образом: «Не захват отдельных кораблей и конвоев неприятеля, хотя бы и в большом числе, расшатывает финансовое могущество нации, а подавля-ющее превосходство на море, изгоняющее с его поверхности не-приятельский флаг и дозволяющее появление последнего лишь как беглеца; такое превосходство позволяет установить контроль чад океаном и закрыть пути, по которым торговые суда дви-жутся от неприятельских берегов к ним; подобное превосходст-во может быть достигнуто только при посредстве больших флотов». Исходя из подобных постулатов, Мэхен обосновывал мысль о необходимости превращения США в могущественную военно-морскую державу, способную соперничать с самыми крупными и сильными, государствами того периода.

Существенный вклад в разработку геополитической трак-товки внешней политики государств внес английский исследо-ватель сэр Макиндер. 25 января 1904 г. Макиндер выступил на заседании Королевского географического общества с докладом «Ге-ографическая ось истории». Определенные коррективы в концеп-цию, сформулированную в этой статье, были внесены им в 1919 и 1943 гг. Как считал Макиндер, вначале в качестве осевой об-ласти истории -- серединной земли или хартленда -- выделилась Центральная Азия, откуда татаро- монголы, благодаря подвиж-ности их конницы, распространили свое влияние на Азию и зна-чительную часть Европы. Со времени Великих географических открытий баланс сил изменился в пользу приокеанических стран, в первую очередь Великобритании. Однако, считал Макин-дер в 1904 г., новые средства транспортных коммуникаций, прежде всего железные дороги, снова изменят баланс сил в пользу сухопутных держав.

Исходя из этой постановки он сформулировал свою концеп-цию хартленда, каковым считал евразийское пространство или Евразию. Макиндер оценивал последнюю как гигантскую есте-ственную крепость, непроницаемую для морских империй и бо-гатую природными ресурсами, и в силу этого считал ее «осью ми-ровой политики». В 1919 г., выступив против вильсоновского иде-ализма, на основе которого США вступили в первую мировую вой-ну, чтобы «положить конец всем войнам» и «спасти демократию для мира», Макиндер отмечал: «идеалисты являются солью зем-ли», но «демократия несовместима с организацией, необходи-мой для войны против автократических режимов». При этом Макиндер сетовал на то, что политические моралисты вроде Вильсона «отказываются считаться с реальностями географии и экономики».

Он сформулировал свою позицию в ставшем известным тези-се: тот, кто контролирует Восточную Европу, контролирует хартленд; кто контролирует хартленд, тот контролирует мировой остров; кто контролирует мировой остров, тот контролирует весь мир. Поэтому, утверждал Макиндер, для предотвращения следующей мировой войны необходимо создать блок независи-мых стран, расположенных между Германией и Россией, для со-хранения баланса сил на евразийском континенте.

В 1943 г., в разгар второй мировой войны редактор журна-ла "Форин аферс» пригласил престарелого Макиндера (тогда ему было уже 82 года) порассуждать относительно его идей в кон-тексте тогдашнего положения в мире. В статье «Круглый мир и завоевание мира (peace)», написанной по этому поводу, Макин-дер утверждал, что если Советский Союз выйдет из войны побе-дителем над Германией, то он превратится в величайшую сухо-путную державу на планете. Вместе с тем он подверг значитель-ной ревизии свою первоначальную концепцию.

Теперь, по его схеме, хартленд включал помимо громоздко-го массива суши северного полушария Сахару, пустыни Централь-ной Азии, Арктику и субарктические земли Сибири и Северной Америки. В этой схеме Северная Атлантика стала «средиземным океаном». Это пространство он рассматривал как опорную точ-ку Земли, как регион, отделенный от другого главного региона -- муссонных территорий Индии и Китая. По мере наращивания мощи этот регион, говорил Макиндер, может стать противовесом северному полушарию. Предложенную в статье версию Макин-дер назвал «второй географической концепцией».

Несомненно, здесь автор отказался от прежнего жесткого дихотомического противопоставления сухопутных и морских держав. Это и не удивите но, если учесть, что в обеих мировых войнах континентальные и морские державы находились во взаимных союзах. Собственно говоря, англо-русская Антанта 1907 г. никак не укладывалась в рамки первоначальной концеп-ции Макиндера. Тем более противоречила ей тройственная ось Берлин -- Рим -- Токио. А пребывание океанических держав США и Великобритании в антигитлеровской коалиции с континенталь-ным Советским Союзом вовсе подрывало его конструкции.

Очевидно, что несмотря на различия между Мэхеном и Макиндером, которые делали упор соответственно на морскую и сухопут-ную мощь, они были едины в своих основополагающих позициях. Оба презрительно оценивали демократию и враждебно относились к свободной торговле и самому коммерческому классу. Мэхен мог одобрительно говорить об использовании морской торговли в ка-честве источника английской экономической мощи, но в его схе-ме именно контроль над морями играл решающую роль в восхож-дении и могуществе Британской империи. А Макиндер был убеж-ден в том, что экономическая мощь государства никак не зависит от свободной торговли. По его мнению, классические теории раз-деления труда не только вредны, но и попросту опасны, посколь-ку свободная конкуренция на мировых рынках чревата войной.

Таким образом, с точки зрения как приверженности осново-полагающим принципам географического детерминизма, так и враж-дебности демократии и свободной торговле, т.е. тем принципам, которые составляют несущие конструкции современного миропо-рядка, оба исследователя принадлежали уходящей эпохе. В каче-стве основы своих экономических выкладок они брали мерканти-лизм, в то время как магистральным направлением развития ми-ровой экономики XX в. стали свободная торговля и принятие все более растущим числом стран и народов рыночной экономики.

Определенный вклад в разработку проблем геополитики в по-следние годы внесли российские исследователи. В одной недавно вышедшей работе геополитика характеризуется как дисцип-лина, имеющая своим предметом «использование государства-ми пространственных факторов при определении и достиже-нии политических целей». В этом контексте наиболее соответ-ствующей нынешним реальностям представляется формулиров-ка, предлагаемая К.В.Плешаковым. По его мнению, геополити-ка может быть «определена не просто как объективная зависи-мость внешней политики той или иной нации от ее географического местоположения, а как объективная зависимость субъекта международных отношений от совокупности мате-риальных факторов, позволяющих этому субъекту осуществ-лять контроль над пространством».

Поставив задачу выяснить, «в чем данная научная дисцип-лина устарела и какие поправки на современность ей необхо-димы, как данная дисциплина могла бы, быть использована для удовлетворения конкретных российских государственных по-требностей», К.Э.Сорокин пришел к выводу, что в ней сущест-вуют два раздела -- «геополитика "фундаментальная", изуча-ющая развитие геополитического пространства планеты, со сво-ей, разумеется, точки обзора, и "прикладная", вырабатываю-щая принципиальные рекомендации относительно генеральной линии поведения государств или группы, государств на мировой сцене». Причем последнюю К.Э.Сорокин считает возможным именовать «геостратегией».

Очевидно, что такой подход позволяет выйти за традицион-ные чисто пространственные параметры, оторваться от пупови-ны географического детерминизма и разработать геополитику как самостоятельную политологическую дисциплину, призванную все-сторонне исследовать основополагающие реальности современно-го мирового сообщества.

В целом соглашаясь с такой постановкой вопроса, главную проблему все же я вижу в том, чтобы решительно отмежевать-ся от традиционного понимания геополитики как дисциплины, призванной изучать исключительно или преимущественно про-странственный аспект международных отношений и лежащий в основе этого подхода географический детерминизм, а также от трактовки геополитики как внешнеполитической стратегии, на-правленной на экспансию и достижение гегемонии с помощью военно-силовой политики.

Необходимо признать, что география и месторасположение государства имеют немаловажное значение для исторических судеб и перспектив любого государства или народа. Более того, в древнейший период истории человечества, когда природа в букваль-ном смысле слова продолжала диктовать людям формы жизне-устройства и хозяйственной организации, географический фак-тор играл определяющую роль в жизни людей и государств. Как писал Л.И.Мечников, «четыре древнейшие великие культуры, все зародились и развились на берегах больших рек. Хуанхэ и Янцзы орошают местность, где возникла и выросла китайская ци-вилизация; индийская, или ведийская, культура не выходила за пределы бассейнов Инда и Ганга; ассиро-вавилонская цивилиза-ция зародилась на берегах Тигра и Евфрата -- двух жизненных артерий Месопотамской долины; наконец. Древний Египет был, как утверждал еще Геродот, "даром" или "созданием" Нила».

При этом важно учесть, что география и месторасположение имеют множество аспектов -- размеры и масштабы территории конкретного государства, место его расположения, топография, климат, условия для сельскохозяйственного производства, нали-чие природных ресурсов, доступ к морям и океанам и т.д. Эти аспекты определяют целый ряд параметров, которые указыва-ют на потенциальные и реальные возможности государства, оп-ределяющие его место в мировом сообществе стран.

Как показывает исторический опыт, сама земля, территория государства составляет тот стратегический ресурс, который по зна-чимости, возможно, превосходит все остальные ресурсы. Реаль-ные размеры территориальных владений в той или иной форме и мере оказывают влияние как на характер, так и на основопо-лагающие параметры интересов государства.

Сам ландшафт, степень плодородия почвы, природные ресур-сы и т.д. непосредственным образом сказываются как на струк-туре и отдаче народного хозяйства, так и на плотности населе-ния. Топография и климатические условия страны крайне важ-ны для развития путей сообщения, размещения ресурсов и на-роднохозяйственной инфраструктуры, внутренней и внешней торговли. Положение относительно океанов и морей определя-ет близость или удаленность от важнейших рынков, центров си-лы и очагов конфликтов. Немаловажное значение для безопас-ности и национальных целей имеет также близкое окружение го-сударства. Очевидно, что от географического положения зависит решение государством не только многочисленных внутриэкономических и внутриполитических, но также основополагающих внешнеполитических задач.

На протяжении всей истории, вплоть до недавнего времени, главная цель государств состояла в завоевании территорий для

реализации своих экономических интересов, безопасности и т.д.» будь то средствами империалистического подчинения одно-го народа другим или путем аннексии прилегающей территории. Со времени Вестфальского мира 1648 г. территориальные грани-цы государств считались священными хранителями стабильно-сти и жизнеспособности международной системы. Государства, особенно великие или мировые, во все времена руководствова-лись императивом расширения своего контроля над соседними странами и народами, а при возможности и над всей междуна-родной системой.

По этой причине теорию изменений в международной поли-тике следовало бы назвать одновременно теорией империализма и территориальной экспансии. Вплоть до промышленной рево-люции в условиях господства традиционной технологии и низ-кой производительности в сельском хозяйстве и промышленно-сти то или иное государство могло увеличить свои богатство, мощь и власть лишь путем установления контроля над чужими тер-риториями или завоевания других стран и народов. Фактичес-ки мощь и богатство государства во многом определялись разме-рами контролируемой им территории.

По-видимому, основные постулаты традиционной геополити-ки, особенно географический, пространственно-территориаль-ный детерминизм в той или иной форме, применимы к реально-стям евро(западно)центристского мира. И то с некоторыми суще-ственными оговорками. Что касается современного мира, то на-чиная с конца второй мировой войны эти принципы безнадеж-но устарели.

Помимо всех прочих аспектов, которые подробно будут про-анализированы в учебнике, необходимо учитывать, что условия среды, географическое месторасположение, которые несомненно оказывали существенное влияние, особенно в период до промы-шленной и научно-технической революций, на исторические судьбы и характер народов и стран, со временем изменялись, из-менялась и их общественно-историческая роль. Как писал еще Р.Элизе в 1889 г., «океаны, которые являются в наше время ору-дием международного единения и путем торговых и идейных сношений, некогда вселяли в человечество только чувство ужа-са и служили средством разъединения народов».

То же самое можно сказать о дальних расстояниях, преодо-ление которых в наше время с изобретением и широкомасштаб-ным введением новейших средств транспорта, таких как скоро-стные поезда, авиация, ракетная техника, способная доставить в любую точку земного шара оружие массового уничтожения, ста-ло просто рутинным делом. Очевидно, что влияние географиче-ского месторасположения на геополитику государства не может быть столь фатальным, каким оно было в период преобладания аграрного хозяйства или гужевого транспорта и в постиндустри-альную эпоху при господстве информационной технологии и новейших средств транспорта и коммуникации.

В современном же мире, как уже отмечалось в предисловии и более подробно будет показано в соответствующих разделах учеб-ника, научно-технический прогресс второй половины XX в. име-ет своим результатом качественную модификацию самих геогра-фических факторов функционирования и развития обществ.

Все это свидетельствует о том, что назрела необходимость ра-дикального пересмотра фундаментальных и методологических прин-ципов изучения современного мирового сообщества. Другое де-ло, как и на каких путях этого можно достичь. В качестве од-ного из направлений решения данной проблемы я и предлагаю интерпретировать префикс «гео» в термине «геополитика» не как картографическое измерение международно-политических ре-альностей, а как восприятие мирового сообщества в качестве еди-ной «завершенной» системы в масштабах всей планеты.

Политика теснейшим образом связана с идеологией. Иде-ологию можно определить как некий строительный про-ект или эскиз, на основе которого конструируются струк-туры и функции власти в том или ином обществе. Все идеоло-гии, независимо от их содержания, касаются проблем авторите-та, власти, властных отношений и т.д. Они основывается на признании определенной модели общества и политической сис-темы, путей и средств практической реализации этой модели.

Идеология выполняет одновременно интегративную и разгра-ничительную функции: первую, скажем, для сплачивания чле-нов той или иной партии, а вторую -- для отделения этой пар-тии от других партий. Идеология ориентирована на непосредст-венные политические реалии и действия, на политический про-цесс и исходит из соображений привлечения наивозможно боль-шей поддержки. Поэтому, естественно, она носит ярко выраженный тенденциозный характер.

Идеология призвана придавать значимость институциональ-ным отношениям между людьми, институтами, партиями, сооб-ществами и т.д. как субъектами политики, объяснять, обосно-вывать, оправдывать или отвергать те или иные политические реальности в конкретных общественно-исторических условиях. Важнейшая функция идеологии состоит в том, чтобы отделить то или иное сообщество или группу от остальных сообществ и групп. Как отмечал германский исследователь О.Ламберг, защитное действие этой функции наиболее эффективно проявляется в тех случаях, когда остальной окружающий мир видится как враждебная сила, что и провоцирует инстинкты обороны, страха, агрессивности у членов соответствующей группы. Каждая идеологическая конструкция содержит в себе развернутое представление об антиподе или противнике. От образа противника во многом зависит степень интегрированности группы.

С этой точки зрения политика представляет собой арену столкновения различных идеологических систем, идейно-политических течений и направлений. Однако констатация этого по-ложения сама по себе еще мало что объясняет. Дело в том, что при всей своей верности знаменитая формула «политика есть искусство возможного» сохраняет правомерность и действенность и в современных условиях. С одной стороны, «искусство возможного» ставит определенные пределы идеологизации политики, а с другой, идеология, в свою очередь, определяет возможные пределы, за которые та или иная политическая партия или пра-вительство при проведении своего политического курса может выйти без ущерба основополагающим принципам своего политиче-ского кредо. Все это имеет самое непосредственное отношение к сфере международных отношений.

Считая установку современных исследователей от марксис-тов до экзистенциалистов, согласно которой человек есть суще-ство, живущее в необратимом историческом времени, упрощенной, румынский историк религии М.Элиаде утверждал, что человек живет еще и вне исторического времени, а именно, в своей мечте, своем воображении и т.д. Иначе говоря, человек, общество, государство и соответственно межгосударственные отно-шения и мировое сообщество в целом имеют мировоззренческое измерение. Именно это измерение и определяет содержание гос-подствующей в определенный исторический период парадигмы. Еще известный немецкий философ конца XIX в. Ф.Ницше предупреждал, что XX столетие станет веком борьбы различных сил за мировое господство, осуществляемой именем философских прин-ципов. Предупреждение Ницше оказалось пророческим с той лишь разницей, что все многообразие и сложность мировоззренческого начала были заменены идеологическим измерением, идеологические принципы взяли верх над философскими. Наметившееся на рубеже третьего тысячелетия окончание европоцентристского мира совпало с началом разрушения двухполюсного мирового порядка в его военно-политическом и идеолого-политическом измерениях, а также концом цементировавшей этот порядок холодной войны. В евро-центристской конфигурации геополитических сил, контуры которой сформировались начиная

Вестфальской и Венской систем, основополагающие вопросы меж-дународной политики, по сути дела, решались «концертом» нескольких великих держав Европы, а примерно с испано-американской войны в число этих держав вошли и США. Первая мировая война подорвала преимущественно или исключительно европейский характер системы баланса сил. В ходе и по окончании войны европейцы вынуждены были признать де-факто законность притязаний США и Японии на роль великих держав и вершителей судеб современного мира.

Кардинальные изменения в расклад европейских и мировых сил были внесены постепенным восхождением в 30-х годах Советского Союза и особенно второй мировой войной, после окончания которой мир разделился на два противоборствующих блока: утвердилась двухполюсная структура международных отношений в виде двух общественно-политических систем как бы персонифицированных в НАТО и Варшавском пакте центрами которых были противостоящие супердержавы -- СЩА и СССР.

По-видимому, называя XX столетие «веком идеологии», мы допускаем определенное упрощение ситуации. Дело в том, что господствовавшие в тот период основные идейно-политические течения -- марксизм, национал-социализм, либерализм и т.д. -- функционально выполняли, в сущности, ту же роль, что и ве-ликие религиозные системы -- католицизм, протестантизм, ис-лам и др. -- в прошлом. С данной точки зрения они являлись своеобразными секулярными религиями. Но религиозное нача-ло проявлялось в них по-разному и в разных дозах. Тем не ме-нее идеология в собственном смысле слова в качестве одного из определяющих факторов мировой политики в наиболее завершен-ной форме проявила себя именно в XX в.

Вестфальская и затем Венская системы, которые лежали в основе межгосударственных отношений, базировались на прин-ципах национального суверенитета и легитимности. Они не предписывали той или иной стране форму правления и внутрен-ней социальной организации. В эти системы на равных правах входили, с одной стороны, самодержавная Россия, монархия Габ-сбургов, а с другой -- либеральная Англия, т.е. авторитарные и либеральные режимы. Согласие касалось лишь того, что до-пустимо и недопустимо во внешнеполитическом поведении го-сударств.

Таким образом, одним из важных условий для законного или легитимного международного порядка считалось более или ме-нее жесткое разграничение между установленной тем или иным государством формой правления и его поведением на международной арене. Каждый участник международных отношений был вправе установить у себя любой социальный и политический режим, пока он ведет себя на мировой арене в соответствии с общепризнанными правилами поведения. Тем самым в рамках одной и той же системы межгосударственных отношений допускалось сосуществование различных политико-идеолопгческих систем.

Положение радикально изменилось в XX в., когда борьба за умы людей стала важной составной частью международной понятии. Проанализировав это положение, известный американ-ский исследователь Г.Моргентау в предисловии ко второму из-данию своей получившей популярность книги «Политика меж-ду нациями; борьба за власть и мир» подчеркивал, что "борьбу за умы. людей в качестве нового измерения международной по-литики следует добавить к международным измерениям дип-ломатии и войны». При этом Моргентау сетовал на то, что эта борьба за умы людей нанесла последний фатальный удар той социальной системе международного общения, в рамках ко-торой в течение почти трех веков народы, жили вместе в по-стоянных ссорах, но под общей крышей разделяемых всеми . ценностей и всеобщих стандартов действия... Под руинами той 'крыши оказался похороненным механизм, который поддержи-вал стены того общего дома народов, а именно баланс сил». Выше уже говорилось о том, что уже в первые десятилетия ХХ в. развернулся бескомпромиссный конфликт между тремя 'главными альтернативными политико-идеологическими направ-лениями перестройки современного мира: социал-реформизмом, фашизмом и большевизмом. В ходе второй мировой войны в результате военного разгрома Германии и ее союзников фашизм как сколько-нибудь эффективная и дееспособная альтер-натива перестал существовать. В качестве главных противоборствующих альтернатив сохранились социал-реформистский капитализм и революционный социализм (коммунизм). Свою за-конченную форму идеологический конфликт принял после второй мировой войны между двумя блоками, возглавлявшимися США и СССР.

. Особенность второй мировой войны в данном контексте состояла в том, что традиционный комплекс факторов, лежащих в ее основе, возможно впервые со времен религиозных войн XVI в. дополнялся идеологическим компонентом. Она представляла собой одновременно войну за территориальное господство и идеологическую войну, призванную навязать противной стороне определенный образ жизни, систему ценностей, форму жизнеустройства, политический режим и т.д. Обоснованность этого тезиса отнюдь не опровергается тем фактом, что одна из воюющих тоталитарных держав (СССР) находилась в союзе с либерально-демократическими странами (Великобританией, США и несколько позже Францией). Во-первых это была война не на жизнь, а на смерть между двумя неприми-римыми тоталитарными режимами -- большевистским и на-цистским, в основе политической стратегии которых явно или неявно была заложена установка на глобальную экспансию. Здесь необходимо сделать ту "существенную оговорку, что для на-родов Советского Союза эта война являлась именно Великой Отечественной войной против неприкрытой нацистской агрессии.

Во-вторых, это была война западных демократий против фа-шистских и милитаристских режимов Германии, Италии и Япо-нии, которые стремились к мировому господству. По множест-ву причин западные демократии нашли в Советском Союзе ес-тественного союзника в борьбе с общим врагом. В идеологичес-ком плане этот союз облегчался тем, что коммунистический ин-тернационализм, проповедовавший равносущность пролетариев всех стран и континентов, все же был ближе к либеральному ин-тернационализму с его лозунгами свободы и прав всех людей, не-зависимо от их национальной, социальной и культурной принад-лежности, нежели идеология нацизма с ее откровенным нацио-нал- шовинизмом и расизмом. „,

Во время холодной войны идеологический конфликт приоб-рел самодовлеющее значение. Сила, военная мощь оказались по-ставленными на службу распространения образа жизни, мировидения, собственной легитимности двух противоборствующих сверхдержав и военно-политических блоков. Холодная война представляла собой уже масштабную идеологическую войну, в которой вопрос о территориях затрагивался постольку, посколь-ку речь шла об уничтожении или установлении на территории того или иного государства соответствующего режима -- социалистического или капиталистического.

Иными словами, холодная война была своего рода борьбой про-тивостоящих политических и экономических систем за выжива-ние. Показательно, что в территориальном контексте послевоен-ный миропорядок основывался на признанных всеми сторонами известных ялтинских соглашениях о неприкосновенности государственных границ как на Западе, так и на Востоке.

Возможность идеологического или системного конфликт» была заложена в самой парадигмальной инфраструктуре европоцентристской (или западоцентристской) цивилизации. Он вытекал, в частности, из аугсбурского принципа cujus regio, ejus religio, т.е. принципа, согласно которому в стране господствует та вер»' которой придерживается ее правитель. Из него можно было сделать вывод, что правитель или правящий режим вправе учредить в подчиненной ему стране ту вероисповедную систему, которая, до его мнению, соответствует букве и духу «истинного» учения. В ХХ в. место вероисповедания заняла идеология, которая при-няла форму демократического национализма, национал-социализма марксистского интернационализма.

В наиболее законченной и чистой форме идеологический или системный конфликт имел место после второй мировой вой-ны между двумя блоками, возглавлявшимися США и СССР.

Идейно-политическому обоснованию национального государ-ства в течение последних двухсот лет служил и продолжает слу-жить национализм. Национализм и идеология теснейшим образом связаны друг с другом, дополняют и стимулируют друг друга. Не случайно они возникли почти одновременно и выражали прессы поднимающегося третьего сословия пли буржуазии, что, в сущности, на начальном этапе представляло собой одно и тоже. В XX столетии оба феномена приобрели универсальный характер и стали использоваться для обозначения широкого спектра явлений. Появившиеся понятия «буржуазный национализм», либеральный национализм», «мелкобуржуазный национализм», е. «национал-шовинизм», «нацизм» и т.д., по сути дела, использо-вались в качестве идеологических конструкций для оправдания и обоснования политико-партийных и идеологических программ соответствующих социально-политических сил. В Советском Союзе идеология интернационализма была поставлена на службу за-щиты государственных интересов и, став фактически государст-венной идеологией, выполняла, как это не парадоксально, роль и функции национал- социализма в гитлеровской Германии.

Большинство авторов признают, что XIX в. является пери-одом «сотворения национализма». Однако нет единого мнения что понимать под национализмом. Еще английский исследова-тель прошлого века У.Бейджгот отмечал: «Мы знаем, что это (национализм) такое, когда нас об этом не спрашивают, но мы не можем без запинки объяснить или определить его". Суще-ствует также мнение, которое вообще ставит под сомнение сам факт существования национализма как реального феномена. Например, известный современный английский исследователь Э.Хобсбаум утверждал, что «национализм требует слишком большой веры в то, что не существует».

Вместе с тем были и такие авторы, которые, будучи убежден-ными в реальности и силе национализма, выступали с радикаль-ными лозунгами предоставления всем нациям возможности со-здать собственное государство. Так, в определенной степени вы-ражая популярные в тот период умонастроения, швейцарский ис-следователь международного права И.К.Блюнчли писал в 1870 г.:

«Б мире должно быть столько же государств, сколько в нем раз-личных наций. Каждая нация должна иметь свою государст-венность, а каждое государство должно строиться на нацио-нальной основе».

Поэтому понятно, почему споры и дискуссии по данному во-просу в наши дни не только не прекратились, но и приобрели но-вый импульс. Они концентрируются вокруг вопросов о том, что такое национализм и национальная идея, когда они возникли, какую роль (положительную или отрицательную) сыграли в об-щественно-историческом процессе, какова их роль в современ-ном и грядущем мире, что первично -- нация или государство, как они соотносятся друг к другу и т.д.

Не совсем верно рассматривать религиозный фундаментализм, национализм, расизм, нетерпимость во всех ее проявлени-ях только через призму истории, как некие реликты прошлого, несовместимые с настоящим и тем более с будущим. Причем зачастую, не имея четкого представления о природе появления этих феноменов в современных реальностях, их изображают в каче-стве неких возрождений или пробуждений, давно преодоленных тем или иным сообществом феноменов. Говорят, например, о воз-рождении религиозного фундаментализма, национализма, тра-диционализма и т.д. В результате они предстают в качестве не-ких фантомов, не имеющих почвы в современном мире. При этом часто предается забвению то, что каждая эпоха вырабатывает и исповедует собственные «измы», например собственные либера-лизм, консерватизм, радикализм и т.д., нередко присовокупляя к ним префикс «нео». В действительности же в большинстве слу-чаев мы имеем дело с совершенно новыми явлениями, порожден-ными именно современными реальностями, хотя к ним и при-меняются названия, ярлыки и стереотипы, заимствованные из прошлого. Чтобы убедиться в этом достаточно сравнить между собой, консерватизм конца XX века с его прототипом прошлого века или классический либерализм XIX в. с современным соци-альным либерализмом.

На первый взгляд парадоксально может звучать утверждение, что национализм при всей своей внешней обращенности в про-шлое, традициям, мифам и т.д. является ровесником и близне-цом модернизации и теснейшим образом связан с промышлен-ной революцией, урбанизацией, становлением гражданского об-щества и современного государства. То, что национализм и про-мышленная революция порой как бы противопоставляли себя друг Другу, никоим образом не должно вводить в заблуждение. Хотя некоторые авторы и говорят, что нация представляет собой феномен, старый как сам мир, национально-государственное строительство началось с Ренессанса и Реформации. Оно было сти-мулировано кризисом Священной Римской империи и противо-борством между возникавшими одной за другой монархиями. Но все же в современном понимании сами понятия «нация», «на-ционализм», «национальное государство», «национальная идея» сложились только в ХУШ-Х1Х вв.

И действительно, национальное государство в строгом смысле слова лишь в течение последних примерно 200 лет выполняет роль главного субъекта власти и регулятора общественных и политических отношений, в том числе и международных. Как выше отмечалось, Германия и Италия вышли на общественно-политическую авансцену лишь во второй половине XIX в. Целый ряд национальных государств -- Югославия, Чехословакия, Финляндия, Польша, прибалтийские страны и др. -- появились на политической карте современного мира лишь после первой мировой войны в результате распада Австро-Венгерской, Оттоман-ской и отчасти Российской империй.

Сама проблема нации и национализма стоит в точке пересе-чения социально-экономических, технологических и политиче-ских изменений. Очевидно, что формирование национального язы-ка невозможно рассматривать вне контекста этих изменений, по-скольку его стандарты могли формироваться только после появ-ления книгопечатания, развития средств массовой информации и массового образования.

Но опять же парадокс состоит в том, что ряд важнейших ус-тановок национализма, особенно те, которые призваны обосновать притязания или требования национального самоопределения всех без исключения народов на началах создания самостоятельных национальных государств, на первый взгляд, противоречат тен-денциям современного мирового развития. Тем не менее в глазах миллионов и миллионов людей он сохраняет притягательность и в этом качестве служит мощным мобилизирующим фактором. Но такова участь всех великих мифов, верований и идеологий. Ведь до сих пор среди исследователей, занимающихся данной пробле-матикой, нет единого мнения относительно того, что было рань-ше -- национализм, нация или национальное государство. В этой связи ряд авторов совершенно справедливо указывают на то, что лишь в нескольких странах образование нации послужило ос-новой государственного строительства. Речь идет прежде всего об Италии, Германии и Греции. Как отмечал Г.Ульрих, специали-сты до сих пор не могут придти к согласию относительно того, что именно преобладало в процессе объединения Италии: государственное строительство под руководством Кавура или же станов-ление новой нации -- процесс, который возглавили Мадзинй Гарибальди. Что касается Германии, то здесь задолго до объеди-нения существовало сильное национальное движение. Нельзя» признать, что во многом объединенная Германия явилась детищем железного канцлера О.Бисмарка.

Многие исследователи не без основания отмечают, что не нации создают государства и национализм, а наоборот, они созда-ется государством. По-видимому, есть резон в позиции Э.Геллвера, который считает, что «именно национализм порождает на-ции, а не наоборот». И действительно, во многом прав извест-ный 'английский экономист и историк Э.Хобсбаум, который под-черкивал, что нации представляют собой «дуалистический фе-номен. создаваемый преимущественно сверху, но который невозможно понять без изучения процессов, шедших снизу, т.е. без чаяний, надежд, потребностей, желаний и интересов про-стонародья, которые не всегда были национальными, но от этого не становились менее националистическими».

В данной связи показательно, что распространение рыночных отношений, расширение зон свободной торговли, с одной сторо-ны, ведут к сближению и усилению интеграции стран, а с дру-гой стороны, поощряют изоляционистские силы, способствующие воскрешению национализма и этнических конфликтов.

Как показывает исторический опыт, национализм может выступать в качестве фактора мобилизации народов на борьбу за свое освобождение, источника творческого порыва. Об этом свидетельствует, в частности, тот факт, что националистическая идея миропорядка оказалась довольно устойчивой в течение послед-них полтора--двух столетий. В то же время он может служить в качестве катализатора разного рода конфликтов, холодных и горячих войн.